Артем Велкорд
ПРЕДОХРАНИТЕЛЬ
Теплоход за ночь развернуло течением. Всходило солнце там же, где вчера садилось - с левого борта. Над рекой плыли клочья тумана, похожие на рваные одеяла. Пассажиры еще спали, лишь на корме главной палубы виднелись две фигуры: мужская и женская. В утренней тишине матрос, спешивший на вахту, мог услышать обрывок разговора.
- Лучшее, что мы можем сделать, - говорил мужчина. - Ждать. Терпение - наше единственное оружие.
- Мы ждали уже слишком долго, Виктор Сергеевич, - возражала женщина. - Невозможно ожидать бесконечно.
- Кто говорит о бесконечности? Надежда Александровна, позвольте мне вас уверить, все закончится в ближайшем будущем...
Виктор Сергеевич прошелся от борта к борту, поднял воротник куртки - от воды тянуло сырой прохладой. Нервно щелкнул зажигалкой. Женщина смотрела на него насмешливо.
- Надежда Александровна, - продолжил он проникновенно. - У нас других способов нет. Ждать, всего лишь ждать...
- Ну, хорошо. Пусть будет по-вашему, - она поднялась с деревянной скамьи, кивнула собеседнику и пошла по левому борту. Встающее солнце выкрасило ее волосы в оранжевый цвет.
Загрохотала якорная цепь, сверху, с мостика, послышались переговоры команды по внутренней связи:
- Бак мостику. Смычка на барабане... - пауза. - Правый якорь вышел, чист.
- Хорошо на баке, - ответили с мостика. - Михалыч, огни погаси...
Под палубой вздрогнула машина, фыркнула и, выбросив через желто-черную трубу сноп сизого дыма, мерно застучала. Мелкая вибрация прошла по корпусу теплохода, усилилась, забурлили винты под кормой, и "Очарованный странник" стал медленно разворачиваться. Виктор Сергеевич докурил, бросил окурок в урну и двинулся в каюту, досыпать.
Через полчаса ожили динамики на палубе, откашлялись и разнесли над рекой бодрую мелодию. Пассажиры просыпались...
Два года спустя
Виктор выплюнул кровь, утерся ладонью. Помотал головой, оперся руками о растрескавшийся асфальт. Рывком поднялся.
Они стояли полукругом. Двое здоровых, с бритыми затылками, в сапогах с металлическими набойками, черных кожаных куртках. Между ними, как вратарь между штангами, торчал коротышка в пальто, блестел оправой очков. Ухмылялся, глядя на Виктора.
Виктор, покачиваясь с ноги на ногу, потер правый кулак. Примерился и кинулся на левого, целясь в переносицу. Не достал. Отлетел от встречного удара, сел на холодную землю. В глазах поплыло...
- Хорошо, - сказал он обречено. - Ваша взяла.
Очкарик усмехнулся еще гадостнее. Отведя полу пальто, влез в карман брюк, выудил оттуда носовой платок, кинул Виктору. Посоветовал:
- Кровищу-то оботрите, смотреть неприятно. И зачем было вам доводить дело до мордобоя, Виктор Сергеевич? Можно ведь было договориться, как интеллигентным людям.
Виктор с ненавистью посмотрел на "интеллигентных" спутников очкарика, обтер окровавленные губы и, выбросив платок, кивнул:
- Будет вам все, что хотите.
Потом он поднялся и, покачиваясь, отправился по усыпанным кленовыми листьями улицам домой. Низкорослый человек в очках, прекратив улыбаться, смотрел ему вслед. Когда Виктор скрылся за углом, сообщил то ли спутникам, то ли самому себе:
- Все-таки мне его жаль.
С этими словами он повернулся и, открыв дверцу приземистого автомобиля, полез внутрь, на заднее сидение, пахнущее кожей и табаком.
За два года до этого
"Очарованный странник", ровно работая машиной, двигался вверх по течению. Солнце поднялось уже высоко и настойчиво лезло сквозь зашторенные окна в каюту первого класса. Надежда Александровна отвела рукой ткань, поморщилась (луч ударил ей в лицо) и некоторое время стояла, рассматривая протекающие мимо теплохода песчаные берега. С откосов в реку ныряли упавшие березы.
Она поправила штору, обернулась.
- Виктор Сергеевич, пора вставать. Обед проспите.
Упала на пол подушка, и на смятой простыне оказалось сонное лицо. Виктор Сергеевич зевнул, выпростал руку из-под легкого покрывала, пригладил волосы. На висках они были посыпаны сахарной пудрой седины.
- Если бы вы знали, как мне надоело это ожидание, - сообщила Надежда Александровна, словно утренний разговор не прекращался.
Ответить он не успел, в дверь постучались.
- Пожалуйте обедать, - сказали за дверью.
Виктор Сергеевич поднялся, переодел пижаму на легкий спортивный костюм и, пропустив даму, вышел из каюты. По красноковровой лестнице они спустились в салон. Здесь было малолюдно, большинство пассажиров уже закончили трапезу и теперь нежились на солнце, дефилируя по прогулочной палубе. Чуть слышно бормотал телевизор. Перекрывая этот звук, снаружи, через распахнутый иллюминатор, ворвался голос: "Швартовой команде по местам, концы и кранцы с правого борта готовить..."
- Прибываем, - ни к кому не обращаясь, сказал Виктор Сергеевич.
И тут его накрыло.
Сперва в салоне стало темно, как будто снаружи началось солнечное затмение. Затем, через две доли секунды, наоборот - светло, слишком светло, ярко, будто Виктор Сергеевич очутился перед десятком прожекторов. Устланный ковром пол поехал вбок, загремела супница, упавшая со столика, рухнул, придавив палец на ноге, стул. "Очарованный странник" вставал на дыбы.
- Вот и дождались, - просипел Виктор Сергеевич, тряся ошпаренными пальцами - суп пролился на кисть правой руки.
Со столов, звеня, летели тарелки и салатницы. Вскрикнула Надежда Александровна, хрюкнул позади, в углу салона, телевизор, и вдруг все стихло. Докатилась до двери и улеглась на проходе миска, послышались встревоженные голоса снаружи. Виктор Сергеевич оглянулся, отметил ошарашенные лица пожилой пассажирки с внуком в противоположном углу салона и обессилено присел на бархатный диван, отодвинув очутившуюся там ложку.
Два года спустя
Он вошел в квартиру и сразу, пока Надя и Кирюшка не увидели, отправился в ванную. Долго мыл и тер лицо, стараясь не касаться разбитых губ. Снял и затолкал в стиралку порванную рубашку. И только потом, осмотрев себя в зеркало, вышел. Надя была на кухне, кормила Кирюшку. Он подошел к ней сзади, обнял и поцеловал в затылок. Она обернулась, посмотрела на него с улыбкой. Он уже решил, что все обошлось, но тут Надя нахмурилась, осторожно коснулась его губ мизинцем. Виктор, опережая ее вопросы, пожал плечами и сказал небрежно:
- Подрался немного. Хулиганов развелось, пройти невозможно.
- Хулиганов? - недоверчиво переспросила Надя.
- Да. Представляешь, вышел из магазина, и тут они. Закурить, говорят, давай. А потом - "кошелек или жизнь". Ну, мне жизнь дороже, отдал им кошелек, там и денег-то было - мелочь одна. Все-таки немного сцепились, но повезло, милиция мимо проезжала, они увидели и сбежали.
Он улыбнулся легко и непринужденно (стараясь не обращать внимания на боль в разбитых губах), дотянулся до Кирюшкиной макушки и взъерошил светлые волосы сына. Малыш обернулся, торжествующе сказал "Папа!" и радостно замахал рукой с зажатой надкушенной морковиной.
- Не умеешь ты врать, - прошептала Надя, и он понял, что ничего не вышло, отмаза не покатила, все она поняла, и это очень плохо, потому что ей он меньше всего хотел приносить боль.
- Доедай, - строго приказал он Кирюшке и ушел в комнату.
Надя последовала за ним и уже там, в рассеянном полумраке, спросила требовательно, так, что врать было уже невозможно, да и ни к чему:
- Чего они хотят?
- Того же, что и все. Исполнения желаний. Сбытия мечт, - он поморщился и сел в кресло, щелкнув пультом. С телевизионного экрана на них обрушились разноцветные беззвучные картинки, разогнали темноту и сделали комнату похожей на осенний балаган, яркий, бестолковый и, если вдуматься, страшный.
За два года до этого
Они сидели в каюте. Надежда Александровна распахнула штору, и снаружи отчаянно лупило солнце, отражаясь в лакированных дверцах встроенного в стенку шкафа. "Очарованный странник" стоял у причала и мелко, почти неощутимо, дрожал от работающей на холостых оборотах машины. По палубе то и дело слышался топот: встревоженная происшествием команда приводила судно в порядок.
Виктор Сергеевич присел на койку, и, баюкая обоженный палец, перекатывал во рту мятный леденец. Хотелось курить, но в каюте курение запрещалось, а выходить сейчас на палубу было выше его сил. Виктор Сергеевич чувствовал себя разбитым и опустошенным. И все же, где-то глубоко внутри, сидело ощущение победы: он снова выдержал это, и теперь какое-то время все будет хорошо и спокойно.
- Как часто такое происходит? - спросила Надежда Александровна от окна.
- Раз в год, не чаще. Иногда еще реже.
- Все-таки я не совсем понимаю, как связано решение моих финансовых проблем с этой аварией, - задумчиво произнесла Надежда Александровна.
- Конкретно с вашими финансами авария никак не связана, - объяснил он неохотно. - И вообще с какими бы то ни было проблемами. Это просто обратный ход маятника.
- Я не понимаю...
- Думаете, я сам понимаю? Что есть, то есть, а уж как оно работает, не мне объяснять.
- Нет, я самой сути не понимаю. Не механизма, куда уж мне, но внутреннего... устройства, что ли.
- Когда мне было семнадцать лет, - сказал Виктор Сергеевич, стараясь не смотреть ей в глаза - рассказывать об этом было почему-то постыдно, как о маленьком грешке, о крохотном скелетике в шкафу размером с тумбочку. - Когда мне было семнадцать лет, я должен был провалиться на экзамене. Иначе никак не могло быть: я прогуливал слишком много уроков. К тому же, математик наш слыл очень жестким человеком. Спуску он никому не давал, даже зубрилам-отличникам. А уж меня завалить он имел все основания, за апрель и май я на его урок явился лишь однажды. Так что по всему мне выходил сокрушительный провал на экзамене и дальнейшие неприятности. Кого же такие перспективы не испугают? На экзамен я шел с предчувствием неотвратимой катастрофы. Человеком я был неверующим (как и нынче), поэтому даже молиться не умел. Шел и повторял про себя: пусть пронесет, пусть мне повезет, пусть он заболеет.
Школа наша стояла неподалеку от перекрестка. Когда я ступил на мостовую, справа приближался автобус. Я остановился, чтобы пропустить его. И в этот момент мне внезапно стало дурно. Затошнило, потемнело в глазах. Кажется, я даже упал. Точно упал, потому что когда я смог видеть, то понял, что смотрю с очень низкой точки, от самого асфальта. Автобус был уже совсем близко, но он двигался по левому ряду, так что мне ничего не угрожало. Я хотел встать, но тут заметил нечто, чего увидеть никак не ожидал...
- Что же? - спросила Надежда Александровна.
- Автобус летел. Понимаете - летел. Совсем низко, шины сантиметрах в двадцати от проезжей части. Уверен, все, кто находился внутри, даже ничего не заметили. Но я-то видел. Отчетливо. Он летел над землей, колеса вращались, и так продолжалось несколько секунд. А потом, когда автобус (тридцать третьего маршрута, я запомнил) поравнялся со мной, он опустился на землю. Не совсем мягко, был толчок, пассажиры, я полагаю, его почувствовали, но не придали значения, решив, что тряхнуло на ухабе.
Я поднялся и отряхнулся. Дурнота прошла, я перебежал перекресток и скоро был в школе...
Он замолчал. Надежда Александровна ждала продолжения. Потом осторожно поинтересовалась:
- И что было дальше?
- Дальше... Вы понимаете, он заболел! Наш несокрушимый математик, который не болел, насколько я помню, вообще никогда, не пришел на экзамен, потому что простудился. Я сдал экзамен на тройку...
- Вам повезло, - она улыбнулась.
- Как сказать. С тех пор чудеса повторялись регулярно, я вам уже говорил - раз в год, иногда чуть реже. Я выигрывал в лотерею, когда нуждался в деньгах, поступил в институт, сделал успешную карьеру. Всегда получал то, что мне было нужно. Я осторожный человек и не прошу слишком многого...
- Но?
- Да, есть и "но". За свои желания я вынужден платить. Впрочем, не знаю, можно ли это назвать платой. Каждый раз перед получением того, что мне нужно больше всего я вынужден наблюдать чудеса. Или - нарушение физических законов, если угодно. Я видел, как сквозь металлическое ведро, совершенно новое, протекала вода, прямо через стенки. Это одно из самых безобидных чудес. Наблюдал за трактором, который опрокинулся на абсолютно ровной дороге. Ехал, ехал, и внезапно упал на бок. Просто так, без всякой видимой причины. Это было как раз перед тем, как мне повезло в лотерее. С родителями жить стало уже трудно, и я подумывал о покупке квартиры. Денег, конечно, катастрофически не хватало, и я подумал тогда, что хорошо бы выиграть денежный приз. Купил билет, на следующий день произошла история с трактором, а через полмесяца я узнал результат розыгрыша.
- То есть, всегда перед воплощением желания происходят такие странности.
- Абсолютно верно, - он кивнул и невесело усмехнулся. - Мне везет постоянно, и постоянно же я наблюдаю чудеса. Всегда - в таком порядке: сперва какая-нибудь диковинка, затем, спустя день или месяц, когда как, воплощение желания. Платить приходится вперед...
Он снова улыбнулся, еще печальнее. Надежда Александровна приблизилась к нему, заглянула в темные зрачки. Осторожно обвила рукой его шею, притиснула седой висок к груди.
- Самое странное, - глухо сказал он. - Я могу получить деньги или умение выигрывать в шахматы. Мне везет с погодой в отпуске и с местами в театре. Я, скорей всего, никогда не попаду в аварию - было у меня такое желание, и я за него отплатил наблюдением кошки, которая шла по воде, как посуху. Но вот чудеса я делать не могу. Мертвых воскрешать не умею. Лечить, спасать безнадежных больных - не получается.
- А ты пробовал? - осторожно спросила Надежда Александровна.
- Отец с инфарктом в больницу попал, я просил, просил, пусть он поправится, пусть выздоровеет...
Виктор Сергеевич замолчал. С берега в раскрытое окно влетали звуки: рык дизельного самосвала, отдаленный лай собаки, возгласы торговок на пристани. Солнце освещало каюту и путалось лучами в волосах Надежды Александровны.
Два года спустя
- Ты ведь можешь пожелать, чтобы они отстали от тебя, - сказала Надя.
Пока он собирался с мыслями, она охнула, побежала в кухню, загремела там кастрюлями. Когда она вернулась, держа на руках Кирюшку, он был готов к ответу.
- Если бы я мог знать, как они пронюхали... Как нашли меня, как сумели понять, что я из себя представляю. Ведь я же большая сила, - он надсадно засмеялся. - Если меня правильно использовать, такого можно наворотить. Мир изменить.
- Чтобы стать президентом, нужно лишь очень большое везение, - тихо сказала Надя.
Они умолкли и тогда Кирюшка, не любивший тишины, громко и ликующе закричал, протягивая руки к Виктору:
- Па-па! Па-па!
- Что-то наш папа загрустил, - сказала ему Надя. - А ведь стоит папе только пожелать, и эти подонки исчезнут с лица земли. Так, как будто их никогда и не было.
- Автокатастрофа? Всего лишь стечение обстоятельств, неудачных для одних, и положительных для других? Д-да...
- У тебя сын, - негромко, но уверенно произнесла Надя. - Что с нами будет, если с тобой... - она не договорила.
- Я не убийца, Надюшка. Не смогу я такого захотеть.
- Тогда дай им, что они просят. Дай, пусть подавятся.
Надя опустила Кирюшку на пол. Он встал, сделал несколько неуверенных шагов и плюхнулся на задницу. Робко хныкнул, но, услышав, как родители смеются, тоже заулыбался.
- Нет, Надя, - сказал Виктор. - Того, что они просят, я им не дам. Обойдутся.
За два года до этого
"Швартовой команде по местам стоять, трап убрать". Из громкоговорителей раздавались команды, внизу, на нижней палубе, слышалась перекличка матросов. "Кормовой отдать, носовой травим потихонечку". "Бак мостику: носовой к отдаче готов, травим". "Хорошо на баке".
Виктор Сергеевич стоял позади мостика и наблюдал за отходом "Очарованного странника". Через застекленную стенку он видел плечи и затылок капитана.
"Машина мостику".
"На связи мостик".
"Мы готовы".
"Хорошо, машина".
Палуба вздрогнула, за кормой забурлило, теплоход медленно отвалил от пристани.
"Отдать носовой".
"Бак мостику. Носовой отдан".
"Хорошо, бак. Швартовая команда - отбой!"
Сзади неслышно подошла Надежда Александровна, положила руки на его плечи. Спросила:
- Ну, ты как?
- Спасибо, Надюшка. Уже все в порядке. Готов к новым желаниям.
Он повернулся и медленно поцеловал ее, уловив боковым зрением одобрительный взгляд капитана через остекление мостика.
- Я даже знаю, каким оно будет, следующее желание.
Она отстранилась, посмотрела ему в глаза. Он широко улыбнулся и, привлекая ее к себе, сказал:
- Мы назовем его Кириллом...
"Очарованный странник" проходил поворот. Из-за излучины показалась залитая солнцем белая церковь. Синяя кровля празднично светилась, словно отражая безоблачное небо.
Два года спустя
Надя уже спала. Спал и Кирюшка в кроватке, сжав кулачки. Виктор осторожно, стараясь не потревожить жену, поднялся. Склонился к сыну, послушал тихое дыхание. Бережно поправил сбившееся одеяло. И вышел из комнаты.
Он прошел в кухню, зажег газ, поставил чайник. Дождался, пока закипит вода. Заварил свежего чаю. Не утерпел и покурил, выпуская дым в раскрытое окно. Вынул из холодильника сыр - хотелось есть. Сделал себе бутерброды. Потом включил радиоприемник, нашел волну, на которой передавали беззаботную веселую музыку. Затем сел на табуретку и, откусив от бутерброда, сказал вслух:
- Хочу, чтобы меня избавили от этого дара. Это ведь не чудо. Пусть я стану обычным человеком, пусть мне повезет.
И стал ждать...
Незаметно прошла ночь. Проснулся Кирюшка, Виктор слышал его "ма-ма, ма-ма". За окном зашумели троллейбусы. Виктор все ждал, размышляя, какой физический закон он нарушит последним желанием. Хорошо бы что-нибудь красочное, так, чтобы и Кирюшка мог видеть. Например, внезапный звездопад. Или нет, лучше пусть под окнами раньше срока зазеленеют березы.
За стенкой раздался голос Нади. Она увещевала сына, уговаривала его перестать баловаться. Вскоре раздались ее шаги. Надя вошла в кухню. На ней был просторный халат, и Виктор не без труда подавил желание подняться и прижать ее к себе, ощутить близкое тепло и упругость.
- Накурил-то, - осуждающе сказала она, не глядя в сторону Виктора. - Просила же не курить в квартире.
Он улыбался.
Надя достала из холодильника пакет молока, вылила содержимое в кастрюлю. Приготовила коробку с манкой. Потом сняла с крючка передник, примерила его, в сомнении покачала головой. Усмехнувшись, бросила передник в Виктора.
Он опешил.
- Ты что? Не видишь, что ли, что я тут сижу?
- Надя замерла. Окаменела даже. Медленно повернулась в его сторону, неуверенно спросила:
- Витя?
Виктор поднялся. Подошел к ней. Вернее, хотел подойти, но, увидев ужас, с которым она смотрела перед собой, остановился.
- Надя...
Она повела глазами: направо, налево, направо, налево...
За окном рассыпался сноп искр. Виктор машинально посмотрел туда, но то был всего лишь промчавшийся под стрелкой троллейбус.
Он бросился в прихожую. Щелкнул выключателем, зажег свет. Повернулся к зеркалу. В голове уже колотилась мысль, страшная в своей логичности: "чудо и его носитель неразделимы". Свет падал спереди, и в зеркале отчетливо отразилась небритая физиономия, мешки под глазами и привычная седина на висках.
Виктор перевел дух. Вернулся в кухню.
Надя сидела на табуретке и держалась за живот.
- Видел бы ты свое лицо, - сказала она. Как я смех сдержала, не знаю... - И она заливисто захохотала, показывая на Виктора пальцем.
- Ну, Надька! - он прислонился к стене, сполз вниз и, не сдержавшись, тоже засмеялся. - Перепугала до смерти. Я уж подумал...
Договорить он не успел. Его скрючило, шибанул по глазам желтый свет, сменившийся фиолетовой тьмой, и Виктор, выгибаясь от боли, повалился набок. Вот оно, успел подумать он. Исполнение желания. Мне снова повезло.
И потерял сознание.
- Что же это вы? - услышал он чужой голос. - Для вас стараешься, стараешься, а вам все не угодить.
Виктор с трудом открыл глаза. Он лежал на полу в своей кухне. У окна стояла Надя. С плиты доносилось бульканье и шипение. Видимо, закипело молоко.
Над Виктором стоял, склонившись, человек. В руках он вертел очки в металлической оправе, и участливо смотрел на Виктора.
- Узнали? - спросил человек.
Виктор кивнул. Коротышку этого в длинном пальто он признал сразу. Машинально посмотрев по сторонам (не прячутся ли где двое громил в сапогах с подковами), Виктор поднялся. Обошел стороной очкарика, приблизился к Наде. Взглядом спросил ее: "у тебя все в порядке?". Также, без слов, она ответила: "да".
Очкарик вздохнул, по-стариковски крякнул и пошел к выходу.
- Постойте, - сказал ему в спину Виктор. - Объясните мне...
- Что вам объяснять? - коротышка все же остановился, присел на табуретку. - Ничего-то вы не понимаете.
- Вот именно! А вы объясните.
- Э-хе-хе... Так и быть, объясню. Хотя и не стоите вы этого. Вы ведь даже не понимаете, что наделали.
- По-моему, очень хорошо понимаю, - возразил Виктор. - Избавился от мучительной ноши чудотворца.
- Это вы - чудотворец? - человек в пальто грустно рассмеялся, водрузил очки на переносицу и сообщил: - Вы - предохранитель.
- В каком смысле?
- Взгляните в окно.
Виктор послушно взглянул. И то, что он увидел, ему не очень понравилось. С той стороны стекла мимо этажа медленно проплыла мышь. Обычная мышь, полевка.
Ниже, гораздо ниже мыши, на асфальте безуспешно пытался подняться в небо голубь. Колошматил крыльями воздух, разгоняя фантики и жухлые листья, подскакивал, дергался, но взлететь не мог.
- Физические законы, - сказал очкарик. - Вроде бы такие незыблемые, вечные. Ан нет! - он возвысил голос. - Все непрочно, неустойчиво, все может сломаться в один момент. Разрушиться, сгореть. Нужен предохранитель. Который будет защищать эту незыблемость. Иногда через него, конечно, придется сбрасывать... скажем, нестабильность. Тогда он, такой предохранитель, станет наблюдать чудеса. Мышей летающих и прочую дребедень...
- Так что же, - ошеломленно сказал Виктор. - Я и есть такой предохранитель?
- Были! Были предохранителем. А потом сами себя пережгли. Кто же ожидал, что вам не понравится возможность всегда получать желаемое. А такая возможность - всего лишь наша маленькая благодарность за неудобства. Теперь-то все уже, живите спокойно.
Очкарик поднялся, запахнул пальто, поднял воротник и направился к выходу. Виктор обнял Надю и молча смотрел, как очкарик свернул в коридор.
- Что же теперь будет? - крикнула Надя ему вслед.
- А ничего не будет, - отозвался очкарик. - Найдется новый предохранитель.
Хлопнула дверь. Виктор потеснее прижал к себе жену. Они стояли перед окном и смотрели, как над городом, плавно разворачиваясь, плывут два вагона метро.
- Кто же знал? - прошептал Виктор. - Кто же знал...
© Артем Велкорд
Главная страница
velkord@sannata.ru |