Артем Велкорд


СЛЕЗОГОНКА

За домом начинался огороженный проволочной сеткой пустырь. Местами ограда покосилась, ушла в густой бурьян. Побитая ржавчиной сетка провисала, а кое-где и вовсе оторвалась от бетонных столбов. От подъезда к пустырю вела тропа. Иван допил минеральную воду, сунул пластиковую бутылку в урну и двинулся по тропе, обтирая тыльной стороной ладони небритый подбородок.
Девушка встретилась ему, когда он миновал половину пустыря. Здесь тропа делала поворот, огибая кусты акации, и оттуда, из-за поворота, она и вышла. Первое, что он увидел - волосы цвета слабой марганцовки. Малиновые пряди растрепались, и голова ее была похожа на угасающий закат. Иван остановился, сделал шаг в сторону: места разойтись двоим на узкой тропе не было. Она шла стремительно, почти бежала. Поравнявшись с Иваном, девушка вскинула голову (малиновые прядки взметнулись). Они встретились взглядами. За толстыми стеклами влагоуловителей ее глаза казались неестественно крупными, как у персонажа комиксов. Сходство усиливалось от цвета глаз: они были зелеными. Не темно-зелеными, как дубовые листья, а яркие, отчетливо зеленые. И блестящие от постоянной влаги.
Она сбила шаг и остановилась, не отводя взгляда от лица Ивана. Он привычно улыбнулся. Девушка, словно испугавшись, тотчас отвернулась, постояла секунду и пошла дальше, но уже не таким быстрым шагом.
Спросит-не просит, подумал Иван. И загадал: если спросит, значит, день будет удачным.
Она вновь остановилась. Обернулась и пристально посмотрела на него. Он улыбнулся ей еще раз, теперь уже искренне.
- Простите, - голос у нее был замечательный. Тоже какой-то цветной, как и вся она, только Иван пока еще не мог понять, какого он цвета. - Простите, а вы почему без влагоуловителя? Потеряли?
Иван улыбнулся еще шире. Вопрос был привычный, но сейчас он почему-то не раздражал.
- А мне он не нужен, - ответил Иван.
- Разве так бывает?
- Представьте себе, - он развел руками в шутливом полупоклоне.
Девушка недоверчиво дернула плечиком. Недоверчиво оглядела Ивана и повернулась к нему спиной. Налетевший ветерок взметнул малиновую прядку на ее затылке.
Не хочется мне, чтобы она ушла, подумал Иван. Одернул себя: ты же ее вдвое старше, ей хорошо если двадцать есть, а то и восемнадцать, тоже мне, седина в бороду, бес в ребро...
- Постойте, - окликнул он девушку. Она обернулась на ходу, затем остановилась. Выжидательно посмотрела на него.
Иван моментально представил себя ее глазами: небритый, в потертой старомодной джинсе, с трехдневной неопрятной щетиной. И - самое главное - без привычных влагоуловителей на лице. Непонятный. Подозрительный.
- Понимаете, я приехал издалека. Зашел к друзьям, - он сделал жест в сторону серой кирпичной пятиэтажки. - А их нет дома.
Девушка на секунду приподняла плечо: дескать, все понятно, бывает, но я-то тут причем?
- Вы торопитесь? - Иван задал этот вопрос и ужаснулся себе: какие банальности ты говоришь, это же мрак какой-то, беспросветный мрак, так студенты знакомятся, постыдился бы.
Девушка смотрела без улыбки.
- Да, тороплюсь.
"Проваливай, старый пень", закончил он про себя. А вслух сказал, вновь ужасаясь своей беспомощности:
- Жаль...
Она еще раз пожала плечом (привычное движение, видимо) и повернулась к нему спиной. Иван смотрел ей вслед. Вот она стремительным шагом дошла до ограды, вот миновала ее, вот сейчас повернет за угол дома и исчезнет. Солнечный луч вспыхнул в волосах цвета слабой марганцовки.
- Постойте! - Иван крикнул это почти неосознанно. Вырвалось, бывает.
Она сбила шаг, встала вполоборота к нему.
- Как вас зовут?
- Вика. - Она отозвалась сразу, как будто ждала этого вопроса. Ответила и сразу скрылась за углом дома.
Вика... Вика...
Иван обхватил ладонью подбородок. Железнодорожная станция, серые тучи, мокрый выщербленный асфальт... Рев грузовика, окрики капитана, отсыревшая тяжелая шинель, громкоговоритель на кирпичной стене... Люди, люди, напуганные, промокшие, все плачут... Лязг останавливающихся вагонов, потом давка: все хотят влезть в этот поезд, уехать, убежать, покинуть насквозь мокрый город... И плачут, плачут, все, взрослые, дети, старики, женщины... И сосед в шеренге тоже плачет, здоровенная детина, весь в слезах, сопли из носа текут. И второй сосед, слева, лицо хмурое. А слезы текут, текут, без остановки, капают, смешиваясь с каплями дождя. Почему они все плачут? Металлический ствол холодит ладонь, орет, надсаживаясь, за спиной капитан. Если скосить глаза, то видно, что у капитана вся физиономия опухла от слез, противное зрелище. Но почему же они все плачут?
И все-таки - Вика. Отчего именно Вика?
Поезд трогается, мечутся по перрону те, кому не хватило места, из дверей свисают, ухватившись за поручни, те, кому места почти хватило. Сосед справа закидывает автомат за спину, сгибается, трет красными ладонями лицо. Капитан подскакивает, орет "Встать!", а у самого лицо все мокрое, и глаза опухли: капитан плачет, пускает слезу, как новобранец, как салага. А на перроне сутолока, хаос, кто-то воет тонким голосом, мечется среди мокрых людей женщина в сером плаще и кричит с монотонной безнадежностью, через равные промежутки времени: "Вика! Вика!". Вагоны набирают ход, зеленые борта в грязных потеках проплывают мимо, и из полуоткрытого окна высовывается растрепанная голова девочки лет пяти. Девочка тоже плачет и голос у нее срывается. "Мама", - Иван скорее угадывает, чем слышит. Женщина бросается за поездом, но ее стискивают, толпа на перроне растет, мегафон разносит над станцией "Следующий состав через два часа, разойдитесь", женщина продирается через утонувшую с дожде толпу, но ее не пускают, а поезд уходит, вот последний вагон, и Вики уже не видно, а мать все зовет ее, пытается соскочить на рельсы, но кто-то ее удерживает, и тут рассвирепевший капитан бьет соседа справа наотмашь по заплаканной роже и Иван словно отключается...
Да, Вика.
Вряд ли это она. Наверняка не она, двадцать лет прошло, та должна быть старше. Вика. Иван встряхнулся, провел ладонью по шее. Жарко все-таки, весь взмок.
Он постоял, выкурил сигарету. Спешить было некуда. Сергей и Наташа будут дома вечером, а сейчас нужно чем-то занять себя. Сходить, что ли, в музей? Или просто погулять по городу... Зря я не предупредил их о своем приезде, подумал Иван. Сюрприз хотел сделать. Хуже татарина получаюсь теперь.
Мимо него прошагала старуха с пуделем. Шерсть на морде у пуделя была выстрижена, а под глазами от постоянной сырости образовались проплешины. Безобразный зверь, подумал Иван, ночью не дай Бог приснится.
- Ждешь кого?
- Что?
- Ждешь кого нешто? - старуха смотрела сквозь прозрачные стекла неодобрительно.
- Симпатичная какая у вас собака, - отозвался Иван. - Нет, никого не жду.
- Ходят тут... - проворчала старуха, поблескивая бесцветными зрачками. В уголках глаз у нее скопилась сырость. Было похоже на колодец с застоявшейся водой.
- Вам бы фильтры во влагоуловителе поменять, не справляются уже, - посоветовал Иван и пошел, не дожидаясь ответа.
Старуха что-то пробурчала. Ходют и ходют, подумал Иван. Спасу от них нет, ходют и ходют, подозрительные всякие, без очков. А потом дома взрываются. Так, бабуся?
Он остановился за акацией. Сел на траву, пропел вполголоса, нарочито грассируя "Бе-елой ока-ации цветы эмигр-ррации"... Сквозь зеленый куст осторожно посмотрел, не последовала ли хозяйка пуделя за ним. Нет, ушла и зверя своего общипанного увела. Иван не любил собак, а плачущих собак и вовсе терпеть не мог. Они теперь почти все плачущие, лишь одна порода осталось прежней. Почему-то не благородные овчарки, не пит-були и даже не внушительные сенбернары. Тех всех скосила общая напасть. Рыдают, как миленькие, несмотря на благородство. Таксы - вот единственные, кого общая плаксивость миновала. Таксы. Кто бы мог подумать.
А вот котов это совсем не коснулось.
Иван закурил. Дурная привычка, и смотрят неодобрительно, но бросить не получалось. Как начал тогда, в армии, так и пристрастился.
- ... А я ему вот так, вот так! А он тогда убежал. А я говорю Константину Константиновичу: он сам первый, чего же... А он...
Из-за дерева по тропе к Ивану вышли двое. Впереди двигался мальчик лет десяти, сзади, отставая на несколько шагов, шла Вика. Мальчик размахивал руками. Влагоуловители на лице у него перекосились. Они были квадратные, по последней моде, и стекла не прозрачные, а с дымкой.
Иван поднялся. Вика остановилась, а мальчик, увлеченный рассказом про Константина Константиновича, сперва не заметил Ивана, прошагал метров пять и лишь потом встал, оглянулся на сестру. Конечно, на сестру, не мать же она ему.
- Вы очки потеряли, да? - простодушно спросил мальчик, рассмотрев Ивана.
- Пашка! - строго сказала Вика.
- А чего?
- Нет, не потерял, - отозвался Иван, улыбаясь. - Мне они не нужны.
- Ух ты! А так бывает?
- Бывает. Таких, как я, немного, - сказал Иван, глядя на Вику. - Четыре на мильон.
- Ух ты! - повторил Пашка.
- Вы чего тут сидите? - неловко спросила Вика. - Вам пойти некуда?
- Не то чтобы совсем некуда, но скучно одному. Вот и сижу.
Иван заметил, что сигарета в руке все еще дымится, замял ее пальцами и сунул окурок в карман. Не бросать же его на землю...
Вика чуть заметно поморщилась. Ну, конечно, кому же сейчас нравятся курящие.
- А пойдемте с нами, - предложил мальчик.
- Павел!
- А чего? Мамы все равно дома нет, пойдем на пруд, там стрекозы - во-от такие! Вы видели таких?
- Не видел, - отозвался Иван серьезно. - Хочу посмотреть.
Вика поправила сползшую на лоб малиновую прядь. Неуверенно улыбнулась.
- На пруд. На пруд! - Пашка подпрыгнул на месте, на затылке у него щелкнуло, и влагоуловители полетели в траву.
- Ой...
Иван нагнулся, поднял устройство. Осмотрел его, прижал фиксатор защелки. Протянул мальчику. Щеки у того были уже совершенно мокрые.
Вика застегнула крепление влагоуловителся, из кармана шорт достала платок и вытерла мальчишке лицо. Извиняющимся тоном сказала:
- У него вообще фильтры каждый день менять надо, дольше не держат.
- Ага, - гордо подтвердил Пашка. - Я самый плаксивый в классе. Даже у Константин Константиныча не так...
Иван молча пожалел неизвестного ему Константин Константиныча, у которого не так, и сказал:
- Если вы не против, я с вами на пруд схожу.
- Только одно условие, - попросила Вика.
- Да?
- Вы расскажете, почему вам не нужны влагоуловители...
Если бы я знал, подумал Иван. Сколько раз мне задавали этот вопрос, и всегда я отвечал одно и то же: не знаю. Нет, сперва я отвечал "Не могу знать!". Это когда стоял перед комиссией, и зареванные полковники медслужбы осматривали меня. Потом в генштабе, лично самому. Сам смотрел через очки, и ему приходилось туго, слезы катились по бесцветным щекам, застилали самому глаза, но он крепился, делал вид, что так оно и должно быть, и только очки мешали ему, чудовищно мешали, их приходилось поминутно снимать, чтобы промокнуть глаза платком, очкарикам вообще не повезло, а влагоуловителей тогда не было, их еще долго не было, года два, и это был кошмар какой-то, особенно для Ивана, потому что на него смотрели злобно, завидовали, а один раз долго и бессмысленно били за казармой, отбили почки, но он выкарабкался... А самому он отказал, не хотел он в высшее штабное идти, хоть они и уговаривали, а еще бы им не уговаривать, единственный боец, которому слезы не застят взгляд, какая ценность, такому цены нет, так они думали, еще не зная, что он не единственный, он один из немногих, на кого День плача не подействовал. Это в газетах так потом прозвали, День плача, идиотское название, тогда было много идиотизма, один другого краше, и сам по себе День плача - первейший среди них, просто жемчужина идиотизма, мечта абсурдиста... Свои два года он отслужил, и хватит с них, достаточно, рыдающей армией пусть кто-нибудь другой командует, ему и так хватило, спасибо.
- Расскажу, - ответил он Вике. - Конечно, расскажу.
Они пошли через пустырь, мимо сгоревшего фургона. Почему его никто не уберет, удивился Иван. А кому он мешает, отозвалась Вика.
Потом они шли диким парком. Пашка убежал вперед и вернулся с лимонадом, три бутылки, по одной на каждого. Иван отказался, ему пить не хотелось, а Вика и Пашка жадно выпили по полторы бутылки: им нужно было восстанавливать потерю жидкости. Вот кто выиграл, так это производители прохладительных напитков, привычно подумал Иван. В первые годы хорошо было еще и тем, кто салфетками торговал и носовыми платками, а потом у них продажи упали, когда влагоуловители появились.
Пруд оказался заросшей камышами ямой. Стоячая вода цвела, но стрекоз вокруг действительно было великое множество, Пашка немедленно поймал одну без всякого сачка и предъявил Ивану: смотри. Иван послушно разглядывал, пока стрекоза не вырвалась и не улетела.
Они легли в траву.
- Рассказывайте, - потребовала Вика.
Иван рассказал: без подробностей и в шутливой манере. Ну, не плачу. Все плачут, а я нет, вот такой особенный уродился. Когда началось, служил в армии, а потом пошел в часовщики, там точный глаз нужен.
- А правда, что раньше никто не плакал? - спросил Пашка. Во время рассказа Ивана он сидел, притулившись у Вики под боком, и внимательно слушал.
- Почему же... плакали. И дети, и взрослые иногда. Но раньше слезы были признаком эмоции. Расстроился человек - вот и плачет. Или от радости иногда, но это в основном женщины.
- А, я знаю, в кино видел...
- А вам никогда не хотелось быть таким, как все? - спросила Вика.
- Порой очень хотелось. Пока не понял, что в моем положении есть свои преимущества...
Они разговаривали часа два. Ивану было легко с Викой. Пожалуй, она чем-то была похожа на его дочь. Правда, Катю он не видел уже несколько лет, как уехали они с матерью, так и пропали, на звонки не отзывались, писем не писали...
- Пить хочу, - Пашка подошел к Вике, обнял ее за поясницу.
Она посмотрела на брата. Строго спросила:
- Фильтры когда менял?
- Позавчера.
- Ну что за разгильдяй, знаешь же, что чаще надо менять. Посмотри, все щеки мокрые, не держат фильтры уже.
- Пить хочу, - повторил Пашка.
- Пойдемте, - сказал Иван. - Куплю вам минералки.
- Да мы и сами можем, - отозвалась Вика.
- Ничего, ничего, я угощу. В знак благодарности за прогулку.
Они поднялись и пошли в сторону парка. Там Иван видел павильон, торгующий всякой всячиной. А уж напитки в наше время можно где угодно купить, хоть в магазине стройматериалов.
В павильоне напитками торговали бойко. И не только прохладительными. Вдоль стены в ряд выстроились столики, за дальним сидел мрачный субъект в огромных влагоуловителях (диоптрические, понял Иван; очкарик, стало быть). Перед ним стояла бутылка коньяка.
Вика и Пашка устроились за ближним столиком. Иван принес минералку и мороженое. Себе он взял квасу.
Человек с коньяком поднялся, подошел к их столику. Был он весь какой-то невзрачный, невообразимо длинный и тощий. Влагоуловители уныло поблескивали.
- Тервист, - сказал длинный человек. - То есть, здравствуйте. Не скажете, который час? - В его речи Иван заметил акцент. Иностранец. Приехал сумасшедший иностранец, всплыло в памяти.
- Половина третьего.
- Благодарю вас, - с этими словами тощий человек удалился, сел за столик и принялся за свой коньяк.
Какой неприятный тип, подумал Иван с неприязнью. Так бы и дал ему в глаз.
Пока Вика пила минералку, Пашка успел расправиться с мороженым и теперь поглядывал в дальний угол, где мерцали разноцветными огнями игровые автоматы. Иван протянул мальчишке несколько купюр и кивнул: давай, дескать.
- Что вы, зачем? - возмутилась Вика.
Иван улыбнулся в ответ. Пашка ускакал к кассе, зажав деньги в кулаке.
- Рано ему еще... - осуждающе сказала Вика.
- Это же не "однорукий бандит", нормальные детские аппараты, - разъяснил Иван и хотел было поделиться воспоминаниями о "Воздушном бое" и "Морском бое" времен его детства, но не успел...
В зал ввалилась группа молодежи. На вид им было лет по восемнадцать. В полутемных влагоуловителях, рваных куртках и шортах.
Двое сразу направились к их столику.
- Викушенька, - обрадовался один, нехорошо кося взглядом на Ивана. - Давно не виделись. А это что за дедушка с тобой?
Вика не отозвалась. Лицо у нее стало злое, а глаза под стеклами заблестели.
- Это какого дедушку вы имеете в виду? - миролюбиво спросил Иван, озираясь.
Боковым зрением он заметил, что остальные ребята (ребята, да, подумал Иван, ребятушки-козлятушки) обступили столик, где сидел иностранец.
- Дык! Ты и есть дедушка, если еще не понял. Шел бы к себе домой, а мне с Викушенькой потолковать надо.
- Побазарить? - уточнил Иван.
- Дык!
- Шел бы ты, молодой человек...
- Иван! - Вика предостерегающе посмотрела на него.
- Да ты... - молодой человек взвился коршуном, подступил к столику.
Иван поднялся. Заглянул в мокрые глаза молодого человека. Шпана. Как есть, шпана безмозглая.
- Иван, идемте. Пашка!
Вика схватила его за рукав и потянула к выходу. Иван осторожно освободился, успокаивающе провел ладонью по ее плечу: "ничего, ничего, все нормально". Повернулся к молодому человеку.
- Что-то хотел сказать?
- Вали отсюда, - отозвался тот.
Эх, кабацкие драки, подумал Иван. Ну, посмотрим, как там насчет пороха в пороховницах. Он быстро осмотрелся. Так, Вика у выхода, Пашка уже с ней, прижался к сестре. Боится пацан. Ничего, в его возрасте еще можно. Эти... он молниеносно оглянулся, оценил противника. Двое. Справлюсь. Там, у дальнего столика, еще четверо. Но пока они подоспеют, я перегруппируюсь. Ну ладно, вспомним молодость...
Кровь уже бурлила в предчувствии драки. На сердце было легко и просторно, словно Иван вышел к берегу моря и стоит перед ревущим прибоем. А брызги летят в лицо...
- Сопляк, - отчетливо сказал он молодому человеку. И, не дожидаясь реакции, ударил первым.
Дальше время полетело экспрессом. Вот удивленное лицо второго парня. Вот кулак врезается во влагоуловитель и тот с треском ломается, на пол летят промокшие комочки фильтров. Вот разворот на сто восемьдесят. Вот испуганное лицо продавщицы за стойкой. Четверка у противоположной стены озирается, один держит за плечи длинного иностранца. Иностранец выдирается, что-то возмущенно говорит и получает в переносицу, падает, роняя со столика коньяк. Вот трое прыжками двигаются к Ивану. Иван ныряет, подставляет плечо, один из троицы натыкается на него и кубарем летит на пол. Удар с правой, уход. Нырок, движение в сторону стойки. Вытаращенные глаза продавщицы. Кажется, кто-то орет. Сзади еще один, присесть, резкий разворот, выпрямленная нога бьет в пах... черт, промазал, быстро, быстро, упасть на спину, откатиться. Вскочить, левый локоть выставить, поймать кулак противника, уйти вбок. Я машина, я робот, я делаю только простые движения, короткие, необходимые движение и ничего больше. Я робот, я механизм. Как учили: коротко, четко. Не думать. Не жалеть. Не помнить. Удар, прыжок, еще удар, откат, уход вбок, защита, удар. Ничего лишнего. Песня отлаженного механизма. Я песня, я робот. Вбок, вперед, назад, вниз. Удар, нырок. Вбок... Сколько их, черт возьми. Еще трое. Откуда они взялись? Вбок. Удар. На пол, быстро. Растянуться, нырнуть под ногами, головой в пах, чтобы сразу вырубить. Так, есть. Вперед, вбок, удар... А... Черт, черт, черт. Пашка, ты чего здесь делаешь. Вбок, прикрыть пацана. Почему не убежали, зачем остались? Это моя песня, не мешайте. Это я - машина. Вбок. Прыжок. Да уходи же ты, чего ждешь! Защита, присесть, пацана оттеснить к выходу. Сейчас ударю, секунда, готов... Пашка, не мешайся! А-аа...
- Ну что?
- Что "что"?
- Жив?
- Похоже.
Над ним зеленые глаза. Все в слезах. Хотя они сейчас всегда в слезах.
Он приподнялся, ощупал лицо. Нос болел, ухо болело. Голова болела. И пальцы ныли, как будто их выкручивали. Ну и ну...
- Ты зачем в драку полез? - осуждающе спросила Вика. - Они бы тебя убили, если бы не хозяин павильона. Он из пистолета в воздух стал стрелять, они и сбежали.
- Из пистолета? Круто тут у вас.
- А у вас что, иначе?
- У нас тоже круто, но по-другому...
Сбоку появилось еще одно лицо. Иностранец, узнал Иван. Одно стекло влагоуловителя треснуло, но вообще иностранец выглядел бодро. В руке он держал ополовиненную бутылку.
- Хочете коньку? - спросил он Ивана.
- Я не пью.
Иностранец пожал плечами, приложился к горлышку и исчез из поля зрения.
- Как Пашка? - спросил Иван разбитыми губами.
- Я здесь.
Иван повернул голову, охнул от боли в шее.
- Ты почему не убежал?
- Он тебя защищать бросился, - объяснила Вика нервно.
- Молодец, - серьезно сказал Иван. - Спасибо!
Да, славно размялся, подумал Иван. И чего меня понесло в драку? Умопомрачение какое-то нашло, ей-богу.
Он с трудом встал, встряхнул головой. Хорошенько они меня отделали, подумал он раздраженно, вся физиономия расквашена. Перед девушкой неудобно.
Он искоса взглянул на Вику. Та смотрела сердито, вспыхивала изумрудными глазищами.
- Вы не подумайте чего такого, - извиняющимся тоном сказал Иван. - Я вообще-то миролюбивый человек. Сегодня нашло что-то, сам не понимаю...
Вика смотрела настороженно. Ну вот, испугал девушку. Теперь она и разговаривать не захочет.
- Вы знаете, - осторожно сказал Иван. - Я раньше не говорил, а теперь сознаюсь. Вы спрашивали, почему я не плачу. А ведь я вообще никогда не плакал, даже в детстве. Поэтому на меня и газ не подействовал. Он когда в атмосферу попал, такая кутерьма началась: у всех слезы текут, паника, никто ничего не понимает, всем страшно. Власти еще удружили, не разобрались, с перепугу эвакуацию начали, а что толку, везде одно и то же, по всем континентам. Мне сначала смешно было: все рыдают, как дошкольники: капитан, солдатня, милиция на перекрестках, бизнесмены в джипах. Они плачут, а мне хоть бы хны! Я же никогда не плакал, даже не знаю, что это такое...
Он замолчал, осторожно ощупал нос: болит, зараза, не сломан ли?
- Мы пойдем, - сказала Вика. - Спасибо вам. До свидания. Пашка!
Пашка подскочил, вопросительно посмотрел на сестру. Она потянула его за рукав рубашки, наклонилась к уху, прошептала что-то.
- До свидания! - Пашка помахал Ивану рукой.
Иван кивнул. Девушка обтерла щеки брату, исподлобья взглянула на Ивана и направилась к парку. Мальчишка пошел за ней.
Иван остался стоять. Дождался, пока его мимолетные знакомые скроются за деревьями и медленно двинулся в противоположную сторону.
На душе было пустовато: ни сожалений, ни горечи. Повстречались и разошлись, чего там...
Он взглянул на часы. Идти к Сергею и Наташе уже не хотелось. Надо привести себя в порядок, решил Иван. И - на поезд.
На проспекте Иван поймал такси. Стараясь не обращать внимания на подозрительные взгляды водителя, уселся на заднее сидение. Машина тронулась. Иван рассеянно смотрел на город за окном легковушки. Трамваи, магазины, рыбаки на набережной, малышня расселась на поребрике у отреставрированного храма. Людные улицы, пешеходы. Сверкают на солнце стекла влагоуловителей, вспыхивают улыбки.
Вот интересно, подумал Иван. Они улыбаются сквозь слезы. Плачут - и улыбаются. А я не плачу, но и радоваться мне не хочется. Интересно, почему? Кому как не мне быть счастливым? Ведь я исключение, везунчик. Один из немногих, кому повезло остаться с сухими глазами.
Может быть, это-то и плохо? Не в свое время я живу, вот что. Надо было раньше рождаться. И был бы как все.
А что хорошего быть как все, привычно возразил он себе. Радуйся, повезло тебе, без всяких усилий можешь выделяться из толпы. Да и польза от твоей исключительности имеется...
- С вас тринадцать пятьдесят.
- Что? А, уже приехали...
Иван расплатился, выбрался из машины. Солнце затопляло привокзальную площадь. Неслась музыка из многочисленных динамиков. Носильщики толкали тележки, покрикивая на зазевавшихся пассажиров.
Иван спустился в камеру хранения, забрал свои вещи. Переодел в туалете рубашку, умылся. Постоял в короткой очереди, взял билеты. До поезда оставался час. Возвращаться в город не хотелось, и Иван устроился в зале ожидания. Просидел, глядя на сутолоку и мельтешение лиц, сорок минут, затем вышел на перрон.
Состав уже подали, и Иван прошел к своему вагону. Приготовил билет. И тут, непонятно отчего, перед глазами у него встала Вика. Вся, как есть, от легких сандалий, светло-желтых шорт, до прически цвета слабой марганцовки.
Я ее больше никогда не увижу, подумал Иван. Привычная мысль. Сколько таких случайных попутчиков, коротких знакомств случается ежедневно. В автобусе, на улице. Увидел человека, перебросился парой фраз, и все, расстались навсегда.
Он вошел в вагон. Сдвинул дверь купе, убрал на полку чемодан. Сел на кожаный нагретый диван. Прислонился виском к оконной раме.
Состав дернулся, протянулся мимо перрона и, набирая ход, пошел через разогретый солнцем город.
Обойдемся без слез, сказал себе Иван. Хочу скорее домой и - работать. Работать, работать, работать. А все остальное не важно.
Он растянулся на диванчике, потянулся, поморщился от боли в разбитых пальцах. Работать, да. И не надо мне никаких слез.
Поезд, постукивая колесами, выскочил за город и пошел вдоль длинной, нескончаемо длинной набережной. Иван выглянул в окно. От солнца по воде тянулась яркая серебряная дорожка. Такая яркая, что от нее было больно глазам.


© Артем Велкорд

Главная страница


velkord@sannata.ru





SR Total Counter v1.1