Артем Велкорд


ФУЭТЕ НЕВИДИМКИ

Я у войны оргазм тот стырил...
Алеша Пальцев

Дверей было две. Целых две или всего две – как посмотреть. Та же история, что со стаканом: то ли он наполовину пуст, то ли полон до середины.
Первая дверь сохранилась хорошо. Ржавчина ее, конечно, поела, но выборочно, пощадив и петли, и массивную ручку. Со второй дверью было хуже. Немилосердная коррозия выгрызла неаккуратные пятна, так что теперь металлическая поверхность походила на карту неизвестной планеты. Причем ржавых материков у планеты было куда больше, чем океанов. И, что хуже всего, ручка держалась едва-едва...
- На соплях... – сказал Павел вслух.
И все же он шагнул именно к этой двери. Осторожно потянул за прогнившую скобу. Та шелохнулась, сперва слабо, затем отчетливей. Павел дернул сильнее – и оторвал ее к черту.
- Превосходно, – сказал он опять же вслух.
Это было совсем не превосходно. Он бросил оторванную ручку в жесткую траву. Поискал какой-нибудь изъян среди ржавых материков. Зацепиться было не за что. Хорошо, что оставалась еще одна дверь. В данном случае стакан оказался наполовину полным.
За стеной ничего нового не нашлось: та же улица, выбитый асфальт, узкий тротуар слева и неухоженный газон вдоль домов справа. Кому все же пришло в голову перегораживать улицы стенами, подумал Павел скорее по привычке, чем по необходимости. Объяснений можно было придумать десяток, одно краше другого, но все это было пустое, так, пресная пища для ума.
Он аккуратно прикрыл за собой дверь и сел на поребрик тротуара. За день камень нагрелся и теперь печкой подогревал задницу через джинсовую ткань.
- Жопе тепло, – сообщил Павел в пространство. – Еще перекусить, и совсем будет хорошо.
В рюкзаке лежали консервы. Замечательные консервы – порезанные кольцами ананасы. И безымянное мясо в других банках, пониже и пошире, без этикеток и опознавательных знаков. На первое будут ананасы, а мясо на второе, решил Павел. Тем более что утром было наоборот. Стол нужно разнообразить.
Он вскрыл банку, поймал согнутым пальцем фруктовое колечко, отправил его в рот и нарочито громко зачмокал, подмыкивая как бы от удовольствия. Аутотренинг. Даже если ананасы до тошноты обрыдли, убеждай себя, что от них тебе сплошное веселье. Так проще. И полезнее, надо отметить.
Он по-быстрому прикончил первое и приступил ко второму блюду, рассеянно поглядывая по сторонам. Ничего нового вокруг не было: улица уходила вдаль, прямая, как и все предыдущие улицы. Слева тротуар, справа газон. Как обычно. Дома в основном трехэтажные, иногда в четыре этажа. Пыльные окна без занавесей и жалюзи, потемневшие водостоки. Грязноватые потеки на стенах. Запустение и тишина.
Он выскреб банку, облизал пальцы. Посмотрел вверх. Солнце стояло высоко, но жары не было. В воздухе слегка припахивало пылью и чем-то похожим на известку.
Павел потянулся, крякнул, от души выпустил газы (стесняться все равно некого) и поднялся. И в этот момент сзади заскрипела дверь. Сперва он не среагировал. Звук был совершенно безобидный, даже приятный такой: легкий скрип в тишине. Как будто распахнули калитку в сад. А потом он сообразил. Рывком обернулся. Сердце шурануло в галоп, лоб покрыло испариной, словно Павел молниеносно подхватил сильную простуду.
Дверь была открыта. За ней просматривалась все та же однообразная улица, ровный ряд домов, серый асфальт. Створка не могла открыться сама! Ветер, даже если бы он свистнул вдоль мостовой, не сдвинул бы тяжелый металлический прямоугольник. И все же она открылась.
Павел шагнул к двери, осторожно, бочком вдвинулся в проем, оглядел пространство с той стороны стены. Никого. Он вздохнул, вытер лоб. Поправил лямки рюкзака.
- Здравствуйте, - сказали сзади.
Вот теперь он не испугался. Сразу успокоился и даже улыбнулся. Страшно, когда там хренотень какая-нибудь неведомая, уму непостижимая. А когда вот такой милый голосок, явно девичий, пугаться нечего, надо радоваться. В конце концов, кто сказал, что город абсолютно пуст? Могут же здесь быть люди...
Все еще улыбаясь, он развернулся.
Никого там не было. Перекресток впереди был, серый кирпич стен тоже был, никуда не делся. Людей – нет, не было.
О галлюцинациях он не подумал. Когда тебе двадцать пять, ты мозги свои знаешь до такой степени хорошо, что способен отличить, работают ли они нормально или начинают перегреваться.
Тем не менее, все тот же голос (правда, теперь уже с ноткой недовольства) повторил:
- Здравствуйте же!
- День добрый, - отозвался Павел и почесал левую бровь.
- Поздоровайся, невежа, - сказали в пустоте.
- Я же только что...
- Да я не вам.
- Здрасьте,- пискнули где-то левее новым голосом.
- Ага, - отозвался Павел, стремительно успокаиваясь. И поинтересовался: - А вы кто?
- Я Вероника, - сообщил первый голос. – А это Пашка.
- Да, - подтвердил второй, писклявый, голос.
- Пашка? Тезки, значит.
А по-дурацки же я выгляжу, подумал Павел. Он представил себя со стороны: невысокого роста человек в потертых джинсах, куртке цвета дохлых мышей, стоптанных ботинках, не расчесанные каштановые волосы, беседует с пустотой, прислонившись плечом к кирпичной стене посреди безлюдной улицы.
- Между прочим, я вас не вижу, - сказал он.
- Да я уже поняла.
Его похлопали по плечу. Слегка.
- Хорошо держитесь для человека, у которого видения среди бела дня.
Знала бы ты, чего мне стоило не вздрогнуть, сердито подумал Павел. Вслух, однако, сказал другое:
- У меня не галлюцинации, это я точно знаю.
Девушка засмеялась.
- Просто мы невидимки, - сказал Пашка и тоже хихикнул.
Сейчас мне расскажут трогательную историю о жителях города, которые стали бестелесны и бродят по пустынным проспектам, подумал Павел. Тени мертвого города, юные призраки, так и будет, знаю я это дело, все просто, как нос и уши. Оставили бы они меня в покое, подумал он с тоской. Девушка – это хорошо, это прекрасно, но когда ее не видно, толку мало. Да и сопливый призрак с ней еще. По голосу вряд ли больше четырнадцати дашь.
- Вот и познакомились, - сказал Павел. – Очень рад. А теперь я пошел. Пока!
И он, подкинув рюкзак, зашагал по направлению к перекрестку.
- Пока... – растерянно сказали сзади.

До вечера он отмахал километров тридцать и миновал еще несколько стен, перегораживающих улицы. Город и не думал кончаться. Тянулись все те же однообразные строения. Какие недоумки построили этот безобразный мегаполис, ругался Павел. Глазу отдохнуть не на чем.
На ночлег он забрался в первый попавшийся дом. Разницы между ними все равно не было. Равно как и в квартирах. Зайди в любую – он это знал наверняка – всюду будет одно и то же: веселенькие обои в цветочек, голые полы, застланные линолеумом, плюющиеся ржавой водой краны на кухне и никакой мебели. Вообще-то город напоминает огромные казармы, подумал Павел. Или тюрьму. Все этак ровненько, скромненько, как нос и уши.
Он вытянул из рюкзака свернутый надувной матрас, накачал его ножным насосом и завалился в углу комнаты, поужинав мясом и ананасами. На сей раз именно в таком порядке. Мясо и ананасы. Как мне надоел этот фруктово-свиной рацион, подумал Павел, засыпая. Сейчас бы селедку, картошки и пива...
- Или хотя бы макарон, - сказал он в полумрак и тот сразу отозвался:
- Ага, макарошек бы...
Павел тотчас вскочил. Сон слетел, как осенний лист.
- Шпионите за мной? – зло сказал он. – Слышь, тезка... И ты, как тебя там... Вероника. Не надо за мной ходить, ясно?
- Ладно, - кротко отозвалась невидимая Вероника.
- Ага, ладно, – отозвался Пашка. – Пусть его семеро ловят и того-этого...
- Какие семеро? – машинально спросил Павел.
- А вот скоро узнаешь, - мстительно отозвались откуда-то из противоположного угла.
- Да провалитесь вы со своими семерыми.
Он улегся на матрас, уютно подсунул ладонь под щеку и стал засыпать.
Разбудили его тычки в плечо. Павел открыл глаза, быстро сел, встряхнул головой. Солнце настырно карабкалось в комнату через грязные окна, раскидывало повсюду в беспорядке лучи и блики и вообще всячески намекало, что уже утро. Кроме солнца, в комнате никого не было. Точнее – никого не было видно, потому что знакомый голос тут же сказал:
- Хватит дрыхнуть.
- Отстаньте вы от меня наконец, - взъярился Павел. – Что вам надо от меня, а? Я своей дорогой иду, вы своей идите.
- Да нужен ты нам больно. Я бы и не подумала к тебе подходить, если бы не братец.
- Какой братец?
- Пашка, - коротко пояснила Вероника. - Так он твой брат?
Она не ответила, но Павел как-то догадался, что Вероника кивнула: дескать, да, брат.
Он встал, сходил в кухню, умылся, побрился, достал ананасы. (Как они надоели, эти ананасы, как они мне осточертели!) Съел несколько долек, ткнул банку наугад в пространство:
- Хотите?
- Не, нам не надо.
Отозвался Пашка. Вот как они так бесшумно ходят, подумал Павел. Ладно, невидимые, но шаги-то их я должен слышать. Или они того... невесомые. Порхают над полом.
- Слышь, пацан, а вы под потолком летаете или пониже? – спросил Павел с набитым ананасами ртом.
- Чего?
- Да ладно, ладно, ничего...
Он закончил завтрак, набрал во флягу воды из-под крана, дав ей стечь (все равно ржавая, но ничего, пить можно), спустил и упихал в рюкзак матрас и вышел на улицу. Она была, как обычно, тиха и пуста.
Впрочем, нет. Вовсе даже не пуста. У противоположной стены, на неряшливом газоне, сидела темная птица. Довольно крупная. Он вскинул руку, птица злобно закашляла и улетела, тяжело взмахивая лоснящимися крыльями.
Павел прошел два квартала, не сворачивая. Впрочем, не сворачивал он уже три дня, шел по прямой, нескончаемой улице. Когда-то она должна кончиться, не бесконечный же этот город. Огромный, бессмысленный, да, но не бесконечный.
И тут ему встретилась очередная стена. Как и предыдущие, она была высотой метра четыре, из серого крупного кирпича. С одной-единственной дверью. Ручки на двери не было. То есть, когда-то она, вероятно, была, но теперь от нее остались два ржавых огрызка.
Павел остановился. Осмотрел металлическую створку. Зацепиться совершенно не за что...
- И что теперь будешь делать? – спросили сзади насмешливо.
Он обернулся. Сзади, метрах в десяти, на мостовой сидела давешняя птица и ковыряла клювом под крылом.
- Через стену полезешь? – спросила невидимая Вероника.
Он хмыкнул. Вошел в парадное ближайшего дома, свернул в первую квартиру, рассчитывая вылезти из окна уже с той стороны стены. Не получилось: окон, выходящих в нужную сторону, не нашлось. Павел обошел все квартиры, с первого этажа по третий. Безрезультатно.
Пришлось пробираться через чердак.
Когда он вышел с другой стороны стены, отряхиваясь от пыли, его встретила все та же птица. Павел шуганул пернатое и двинулся дальше.
Через два квартала улица закончилась тупиком. Вместо привычной стены мостовая была перегорожены темно-серым зданием. Он прошел его (такое же пустынное, как и все прочие) насквозь и остановился у окна. За окном был отвесный обрыв метров десяти высотой. Внизу, поблескивая на нежарком солнце, текла река. Широкая, слишком широкая для того, кто не умел плавать. Павел чертыхнулся. Сзади отчетливо хихикнули.
- А семеро уже близко, - сказала Вероника из полутьмы коридора.
И тут он взорвался.
- Да пошли вы к хренам собачьим! – заорал он. – Что вы за мной шляетесь? Заняться нечем?
Невидимки молчали. То ли обиженно, то ли насмешливо, кто их разберет.
Не паниковать, подумал Павел. Ты уже неделю в пути, обратно сворачивать поздно. Преодолеешь и реку. Как-нибудь...
Ага. Как?
Не пори горячку. Думай.
И он стал думать, сидя на подоконнике и машинально выводя на пыльном стекле узоры. За окном пролетела все та же птица. Он успел заметить скошенный в его сторону глаз.
Была бы мебель, думал Павел. Плот можно построить. Но все – абсолютно все – дома стоят пустые. Как будто в них никто никогда не жил. Может и так, подумал он еще. Откуда тебе знать. Понаставили стен, понаделали дверей, а жить не захотели... Дверей... Ну да, дверей.
Он засмеялся и пошел снимать двери с петель. Плот-не плот, а перебраться через реку верхом на деревянных створках можно.

На другом берегу его, мокрого и злого, встретили. Коренастый человек в шортах и майке цвета хаки. Он протянул ладонь, подхватил Павлов рюкзак и сказал:
- Иди сушись. Заждался я тебя...
Павел поднялся. Обернулся. Город за рекой стоял все той же безликой геометрической фигурой. Но теперь он был позади.
- Александр Зимов, - представился коренастый человек в хаки. – Идем.
Он развернулся и двинулся по ровному песчаному берегу в сторону бетонного бункера. Из бункера торчал шест антенны.
- А вот теперь семеро совсем уже близко, - негромко сказали над ухом Павла. Возможно, ему показалось, но голос звучал испуганно. Он не ответил, сделал неопределенное движение рукой и направился вслед за Зимовым.
Отец так и говорил. Будешь идти три дня. Потом начнется город. Иди прямо, никуда не сворачивай. Тебя встретят там, за городом. Это точно, как нос и уши. Правда, про невидимок отец ничего не сказал. И про стены посреди улиц...
- Вовремя ты, - сообщил Зимов.
Павел, стянув одежду, вытирался грязноватым полотенцем. Тело било мелкой дрожью: вода все же прохладная. Зимов продолжал:
- Ребятишки мои совсем никудышные стали. Ломаются чуть не каждый день. А и то сказать, чего им не ломаться, они на такой срок не рассчитаны.
- Какой срок?
- Да уже считай лет двенадцать тут сидим. Форпост, так его раздери... Обсохнешь, возьми там комбез, в углу висит.
Павел переоделся в зеленоватый комбинезон. Вытряхнул из рюкзака остатки консервов. Предложил Зимову:
- Хочешь? Ананасики...
Тот скривился. Понятно, подумал Павел. Диета мясная-овощная, ананасы в собственном соку.
До вечера происшествий не было. Лишь перед самым закатом, когда Зимов ушел проверять периметр, Павлу сказали громким шепотом:
- Семеро одного ждали...
Он только отмахнулся.
Утром он выскочил из бункера в трусах, упал на влажный песок, сделал несколько отжиманий. Потом они с Зимовым пошли смотреть ребятишек. Те выглядели жалко. Покрытые белесым налетом, скрипучие, с расхлябанными манипуляторами. Трое лежали в углу, пятеро худо-бедно функционировали.
- Доконали машины, - с горечью сказал Зимов. – Пощелкал клавишами, выгнал ребятишек наружу из ангара. Они двинулись к берегу. Один почти сразу встал. На затылке у него пульсировал красный огонек. Зимов выругался.
- А семеро уже здесь, - вдруг отчетливо сообщила Вероника от дверей ангара.
Зимов вытаращил глаза. Еще бы, подумал Павел. Небось не приходилось сталкиваться с невидимками...
- Павлуша, ты не обижайся, - незримая девушка говорила весело, ее, видимо, забавлял вид Зимова, - не обижайся, но ты дурак.
- Это почему?
- Ты реку переплывал на чем?
- На двери.
- А в рюкзаке у тебя надувной матрас, - она засмеялась.
Павел смолчал. Действительно, что тут скажешь...
- Ладно, я пошла. Если что, зови.
Он снова не нашелся, чем ответить. Да и не было у него времени на размышления: ребятишки Зимова подали сигнал тревоги. Заверещал динамик под потолком ангара.
- На! – Зимов сунул Павлу невесть откуда взявшуюся «Багиру» - здоровенное такое сооружение с прикладом и распухшим стволом.
- Да не умею я этим пользоваться, - отчаянно крикнул Павел, но Зимов его не расслышал: он уже бежал к берегу, вытянув руку с пультом в сторону сонных роботов. Майка цвета хаки развивалась за ним, как потрепанный стяг.
Павел кое-как приладил «Багиру» на локтевом сгибе, забежал за ангар, встал. Пульс вдарил, как ошпаренный. Почему-то заломило затылок.
Ананасов бы сейчас, подумал Павел в тоске и упал на землю, высматривая противника за ветвями низких кустов. Никого не увидел, отполз правее, оглянулся. Зимов пинками гнал ребятишек обратно к ангару и что-то кричал, но расслышать его было совершенно невозможно, поднялся вдруг ветер и свистел над головой, как рассерженная змея.
Семеро, подумал Павел. Так она говорила? Вот сейчас посмотрим, что из себя представляют, эти семеро. И тут ухнуло... То есть нет, звука не было, наоборот, настала изумительная тишина, но Павлу показалось, что его оглушило. Через краткий промежуток ухнуло снова, и похоже это было на невообразимой силы удар по макушке, хотя, опять же, совершенно беззвучный. Он проморгался, выставил наугад ствол «Багиры» и нажал гашетку. Ничего не произошло. Павел перекатился на спину, подтянул оружие к лицу и тут заметил сидящую на кирпичном выступе, опоясывающем ангар, давешнюю черную птицу. Она со спокойным любопытством рассматривала Павла. Он взъярился, вскочил, замахнулся прикладом, и тут-то ухнуло в третий раз, куда основательнее. Павла приложило к стене правым боком, и он на какое-то время застопорился. Не потерял сознание, а словно замедлился. Боль была чудовищная, и ничего, кроме нее, он воспринимать не мог... Впрочем, серебристый туман, проплывший над ним и ушедший в сторону города, он каким-то образом заметил и запомнил.
Пришел в себя он, когда все закончилось. Вокруг было тихо, ветер улегся, из-за бледных облаков пробивалось солнце. Бок ныл, но уже терпимо. Ребра выдержали, кажется. Павел поднялся, задрал рубашку. Рассмотрел здоровенный синячище на боку. Осторожно потер больное место. Нет, ничего, обошлось.
Так, а где Зимов? Павел подобрал «Багиру», вышел на берег. Перед ангаром, на желтоватом песке, в разных позах лежали ребятишки Зимова. Один, два, три... Вон четвертый. Пятого нет. И самого Александра Зимова тоже нет. Павел заглянул в ангар, прошел к бункеру. Там булькал оставленный на тигеле чайник. Павел покричал, сперва нерешительно, а затем во весь голос (под правыми ребрами болезненно отдавалось). Не дождался ответа.
Он сел на песок, поставив между колен «Багиру» – стволом вверх. Отец не говорил, что делать в таком случае. Про город он рассказывал. И про то, что на форпост нужна смена. И про то, что смена эта месяца на два. Про то, как связаться с домом – ничего.
Павла тронули за плечо. Он обернулся, облегченно заулыбавшись: нашелся Зимов, все нормально, слава Богу. Но за спиной никого не было.
- Пойдем, - сказал Пашка.
- Куда?
Его взяли за руку, потянули. Павел поднялся, пошел за невидимкой. Они прошли за ангар, миновали кусты. Дальше начинался реденький лес. Павел чувствовал в ладони руку Пашки, и это было очень странно: идти за незримым проводником, ощущать тепло его пальцев... Может быть, я все же свихнулся, подумал Павел. Всякое бывает.
Додумать он не успел. Они остановились, Пашкины пальцы выскользнули из ладони. Под морщинистой сосной, привалившись к ней затылком, полулежал Зимов. Или не совсем он: у того Зимова, который встретил вчера Павла на берегу, не было таких белых волос. И такого посеревшего лица тоже.
Павел присел на корточки. Мельком отметил, что чуть дальше валяется скорчившийся робот, на вид совершенно безжизненный. Вот и пятый, подумал Павел отвлеченно. Нашелся.
Он заглянул Зимову в глаза. Они были пусты и бессмысленны. Из угла рта протянулась слюнная струйка... Павел осторожно протянул руку, потряс Зимова за плечо. У того на шее качнулся на металлической цепочке жетон. Павел прочел на нем «А.Зимов. Капитан». Снова потряс капитана...
- Ыва-ыва...- сказал тот еле слышно и замолк. Слюна поползла по подбородку.
Паршиво, подумал Павел. Поднял Зимова, кое-как взгромоздил на плечо и понес в сторону бункера.
Там он уложил капитана на койку. Подошел к выходу, встал в дверном проеме и позвал:
- Вероника!
Никто не отозвался. Тогда он позвал Пашку, но брат Вероники тоже не откликнулся. Плохо, подумал Павел. Что же мне теперь делать? Бросать форпост я, наверно, не имею права. Да и не дотащить мне Зимова. И здесь оставаться... ничего хорошего, это ясно, как нос и уши. Съем-ка я мясную консерву...
Он перекусил. Запил еду кипяченой водой и пошел на берег за «Багирой». Кажется, она там осталась...
Подобрал оружие, развернулся и тут его ударило тоской и страхом. Как же я хочу домой, подумал он. Там Ленка, там отец, там все просто и понятно. Ему вспомнился дом. Деревянное сооружение с погребом и чердаком. На чердаке пахнет сухими досками. В углу стоит запыленный передатчик. Отец рассказывал, что когда-то пытался выйти на связь, но в эфире была только треск и помехи. А потом сели аккумуляторы.
Так они и остались жить небольшой общиной. До войны это был дачный поселок, так говорил отец. Ему видней, Павел родился уже после, в семьдесят пятом...
- Звал?
Он по привычке обернулся. Никого, конечно, не увидел.
- Вероника, - переламывая себя, сказал Павел с натугой. – Мне нужна помощь. Я влип.
- Сообразил наконец-то. Собирай вещи, какие нужны, и пойдем.
- Куда?
- Там увидишь.
Павел дернулся и... остановился.
- А Зимов? С ним что?
Девушка, которую не видно, молчала.
- И вообще нельзя мне все это бросать, - он обвел рукой окрестности. – Это же форпост.
Она вновь ничего не ответила. Зато отозвался Пашка:
- Да нет там уже ничего.
- Где? – не понял Павел.
На сей раз глухое молчание. И тогда он понял. Растерянно приоткрыл рот. Дом. Отец. Почти жена Ленка. Дом. Серебряное облако, проходящее над рекой. В сторону дома.
- Семеро? – спросил Павел.
- Нет. Это было еще не семеро.
На душе было пусто. И в голове тоже пусто. Он смотрел на реку. Вот сверкнул солнечный луч. Вот кружится в медленном водовороте ветка. Вот птица сидит у края воды и чистит черные перья.
- Тебя можно как-то увидеть, Вероника? – спросил он, рассматривая серый город.
- Тебе – вряд ли.
- Жаль.
- Что поделаешь.
- Что поделаешь, - отозвался он эхом.

Птица поднялась в воздух, натужно махая крыльями. Павел проводил ее взглядом, подхватил «Багиру» и пошел к бункеру. Там он напоил Зимова, сам съел две банки консервов, не обратив внимания, что ест: мясо или фрукты. Набил рюкзак металлическими банками, взял флягу.
Зимова оставишь здесь умирать, спросил он сам себя. У меня есть другой выход? Унести его далеко я не сумею.
Пристрели его тогда.
Ну уж нет! Этот человек заслуживает, чтобы...
Чтобы?
Не знаю. Все меняется. Стремительно меняется. За изменениями не успеть, и мне это не нравится.
Додумать он не успел. Поднялся резкий ветер. Всхрапнул тревожный сигнал в ангаре, и тотчас утих.
- А вот теперь это уже семеро, - сказала Вероника.
- Да уж. Ясно, как нос и уши.
- Бежим!
- Никуда я не побегу.
- Дурак! – она всхлипнула. – Погибнешь ведь.
- Да и похрен, - отозвался он спокойно. – Зато хоть посмотрю, кто они такие, эти семеро.
- Я тебя прошу, - умоляюще сказала Вероника. – Бежим.
Павел почувствовал, как его ухватили за запястье. И Пашка здесь, понял он. И ведь они напуганы оба.
- Да вам-то что! Погибну я или не погибну, с вами ничего не случится...
- Павлуша, я прошу... – повторила она безнадежно.
И тогда он сдался. Зимов, ты уж прости, подумал Павел. Тебе все равно, а тут люди просят...
Они побежали к реке. Дальнейшее он запомнил плохо. Переправа, подъем по обрыву в город (откуда там взялась веревка? черт ее знает), бег по одинаково ровным улицам, свист ветра в водостоках, пыль, слезящиеся глаза. Пришел в себя он в пустой квартире. За окном светил оранжевый закат. Где-то тикали часы. Откуда бы здесь взяться часам.
- Устали? – спросил он пустоту.
- Маленько, - отозвался Пашка.
Зачем же я им нужен, подумал Павел.
- Вероника, скажи честно, зачем вы за мной увязались?
- Честно? Глупенький ты, Павлуша... – она вздохнула. – Все просто: нам без тебя пришлось бы очень трудно. Ты наш спаситель. Ничего не понимаю, подумал он раздраженно.
- Спаситель?
- Да. Это трудно объяснить...
- Я обычный человек, - сказал Павел. – И уж совершенно точно никакой не спаситель.
- Человек? – она невесело засмеялась. Странно звучит, когда смеется пустота. – Никакой ты не человек, Павлуша. Вот потому и спаситель.
Он встряхнулся. Сел на подоконник, обвел глазами пустую комнату.
- Интересно. Не человек, говоришь. А кто тогда?
Она промолчала. Зато ответил Пашка:
- Мутант.
Раздался явственный звук подзатыльника.
- Что-о? – ошалело переспросил Павел.
- Бедный маленький Павлуша, - сказала Вероника. – Ты даже не представляешь, как не похож настоящий мир на то, что ты привык видеть.
Война ведь не закончилась тридцать лет назад, сказала она. Она и сейчас продолжается.
Какая война, не понял Павел.
Все та же. Оружие, оно ведь разное бывает...
Ничего я не понимаю, сказал Павел, сжимая в потных ладонях ствол «Багиры».
Вот в том-то и дело, ответила Вероника. В том-то и дело.
- Где мы сейчас находимся? – спросила она.
- В комнате, - недоуменно ответил Павел.
Пашка хихикнул.
- Мы сейчас сидим в полуразрушенной больнице. У тебя за спиной – дверь в операционную. Окно разбито, двор завален снегом. На тебе меховая шапка, полушубок, ватные штаны...
- А город? - перебил он.
- Город есть. Совсем не такой, каким ты его видишь.
- Я не понимаю. Я не понимаю! Ты морочишь мне голову. Какая больница, какие меховые штаны...
- Мы беженцы, - она, кажется, не слушала Павла. – Самим бы нам не выбраться. И тут ты. В своих розовых галлюцинациях... Ты пролез там, где мы не догадались бы пробраться. И вывел нас за линию фронта. Спасибо, кстати. Ты нас с Пашкой действительно спас.
- Так что же, ничего не было? Зимова не было?
- Нет. Ты его вообразил.
- А река?
- Это было обледенелое шоссе.
- А роботы?
- Не существует никаких роботов, Павлуша. Твое воображение интерпретирует реальность, корежит ее до неузнаваемости. Это последствия химических ударов, вот и все. Пашка правильно сказал, ты – мутант. Извини уж...
- Не верю я! – заорал Павел.
- Тогда скажи, почему ты нас не можешь увидеть? – спокойно проговорила Вероника.
Они замолчали. За окном вспыхивали последние оранжевые пятна: солнце садилось. Впрочем, возможно, это были прожекторы, шарившие в черном ночном небе.
- А семеро? – спросил Павел наконец. Она не ответила. Все явственней слышался стук часов.
- Прости нас, Павел...
Третий этаж, подумал он. Может быть – головой в стекло и вниз, на пыльный асфальт? Хотя, они же говорят, что там сугробы...
- Мы сейчас уйдем, - сказала Вероника. – Пока затишье, нам надо выбираться из города.
- А я?
- А ты возвращайся. Домой. Прости, что соврала тебе: с твоим домом ничего не случилось. Правда, выглядит он наверняка не так, как ты представляешь, но это ведь неважно. Главное – интерпретация.
Он почувствовал ее дыхание на щеке.
- Пашка, подожди меня снаружи, - сказала Вероника.
Она положила ему руки на плечи. Он не мог ее видеть, но зато мог чувствовать. И он сделал так, чтобы почувствовать все, что возможно.
- В чем-то я тебе даже завидую, - прошептала она, когда они валились на пол. – Ты умеешь превращать зиму в лето.
Он прижал ее к себе, поднял голову, и в последних бликах уходящего дня успел заметить птичий глаз за окном. Любопытный птичий глаз.


© Артем Велкорд

Главная страница


velkord@sannata.ru





SR Total Counter v1.1